Сказки дедушки Бабая

Хотите стать нашим автором?

Ну, попробуйте...

Сказочки

Автор: Вампирусий

Трансцендентально-философская сказо­чная трэш-хоррор баллада о мальчике-специ­фических-габаритов

Ежели описанные ниже события и имели неосторожность когда-либо произойти на самом деле – было это давно и живых свидетелей к настоящему времени уже не осталось. Как водится, в далекие феодальные времена в некотором царстве, в некотором государстве, в некотором городе, на некоторой улице в некотором доме жили-были старик со старухой. Ни детей, ни каких-либо материальных благ у них не было – лишь вышеуказанная жилплощадь, да и то больше смахивающая на сарай.

И вот однажды говорит бабка деду: дескать, что это мы все вдвоем, да вдвоем? Мне, как говорится, морда твоя бородатая уже приелась давно. Давай, говорит, детей, что ли, заведем?

Совсем сдурела, хрычовка эмансипированная, возопил дед; но нравы были таковы, а скалки – куда там современным тефалевым сковородкам… Одним словом, вышел он в огород, проплакал думу горькую, но никто на помощь не явился и пришлось исполнить ему свой супружеский долг.

Бабка, надобно заметить, габаритами трех подобных дедов превосходила, а тут вдруг даже как-то похорошела, стройнеть начала, да и молодеть постепенно. К концу девятого месяца ее перестали узнавать последние знакомые, зато начали заигрывать незнакомые. Дед, к слову, сбежал уже через пол года – говорят, в монастырь подался, но сведения недостоверные.

Ладно, бог с ним, с дедом – бог же ему и судья. Вернемся к бывшей бабке. Ежель раньше она была трехцентнерным морщинистым чудовищем – к родам похорошела, совсем в девочку превратилась. А родился у нее мальчик, совсем крохотный, за что и прозвали новорожденного Мальчик-с-пальчик. О нем и пойдет впоследствии наш рассказ…

Детство у Мальчика было безрадостным – да и откуда взяться радости, если родительницу его, стремительно помолодевшую, но не утратившую былого целомудрия, нарекли, наконец, ведьмой. Так и сидела опальная старушка безвылазно в покосившейся хатке; а удивительного отпрыска, опасаясь досужей молвы, дома в хлебнице выгуливала. Мальчик-с-пальчик слонялся от одной стенки посудины к другой, подбирал хлебные крошки (и это – не считая трехразового питания пшеничными зернышками), но почему-то не рос.

Когда пришла очередная зима, мать начала было ворчать: пора бы тебе, сына, по хозяйству помогать, дровей б нарубил – совсем большой стал… но осеклась, сравнив рост «сыны» со своим указательным пальцем, ранее служившим естественной педометрической единицей. Как ни странно, «подросший» мальчик уменьшился до размеров наперстка.

Отныне Подросток-с-наперсток уже не шлялся бесцельно черт знает где. Целыми днями в компании знакомых тараканов брыньчал он на самодельных гуслях и горланил дурным ломающимся голосом матерные частушки. Тараканы пытались подпевать и периодически гоняли за печку, куда некогда протекло перебродившее варенье. На материнские упреки тинэйджер гордо отмахивался: да что ты, старая, в жизни-то понимаешь!?

- Сил с тобой, супостатом, нет, - тщетно пыталась увещевать его родительница. – По дому не помогаешь, алкашей в дом навел, еще немного – и баб водить станешь. Лучше бы я собаку завела!

- Ага, - поддакнул Подросток-с-наперсток, - соседям твоим для аутодафе только этого и не хватает!

- Ирод окаянный!

- Ты мне всю жизнь сломала!

Неожиданно в нашем герое проснулась тяга к прекрасному. Он разогнал тараканов-собутыльников, заперся в хлебнице и потребовал перо и бумагу. Допоздна, а то и почти до рассвета доносилось из-под крышки его сосредоточенное бубнение. Вместо тараканов к хлебнице стали слетаться мошки и бабочки. Впрочем, после пары неудачных попыток совладать с письменными инструментами, юный поэт понял, что поэзия – это не для него и увлекся чтением.

Потешно было смотреть, как малыш перескакивал со строчки на строчку, с абзаца на абзац, тужась, обеими руками, переворачивал страницы. Постепенно с приключенческой беллетристики его интересы сместились в эзотерические области, затем – в философию, психологию, социологию. Сам он словно стал еще меньше, будто бы знание согнуло, сдавило его своим, и без того нелегким, бременем. Однажды, заметив клочкастую рыжую бороду, мать поняла, что он стал взрослым.

Мужичок-с-ноготок собственноручно перевязал одиннадцатитомник Кастанеды ниточкой и потребовал сдать в макулатуру. На вырученные деньги он заказал книги по физике, математике и прочим естественным наукам. А еще молоток и гвозди. Молоток, впрочем, за неделю он сдвинул лишь на пол сантиметра, после чего предпочел заменить грубый физический труд теоретической научной деятельностью.

Он разработал пару новых теорий, в общей тетради (заботливо купленной матушкой вместо ужина) на пол странички щепочкой накатал научный трактат о вскрытии знакомой лягушки. Он доказал пятый постулат Евклида задолго до выскочки Лобачевского, а таблицу Менделеева открыл, даже не зная, кто такой этот Менделеев. Теорию происхождения видов он подтвердил практикой, а из практических опытов вывел первые три закона Ньютона.

Незаметно подкралась старость. Наука безжалостно иссушила своего адепта и теперь без увеличительного стекла нашего героя вряд ли бы кто заметил. Старая женщина, одев две пары очков, еще могла рассмотреть поседевшую бороду, проплешины на макушке и даже морщины на руках, но она к тому времени окончательно выжила из ума и ей виделись лишь заляпанные вареньем короткие штанишки и жмаканная футболка Мановара.

«Скажи мне – только честно – ты не куришь?» - заботливо спрашивала мама, заглядывая в пустую хлебницу. Трижды в неделю она меняла ему носовой платочек размером с танковый парашют, а он сидел в это время на краю старой чернильницы и курил вырезанную из спички трубку. Дедуля-ростом-с-дулю – вот кто он такой, - думал он, держа трубку обеими руками.

Разочаровавшись в научных изысканиях, он теперь посвятил свой досуг мемуарам. В них он описывал кругосветные странствия, Великую Отечественную, знойных мулаток и с навязчивым старческим юмором выводил былых научных оппонентов. С каждым годом он становился все меньше и меньше.

И наконец он исчез – наверное, умер…