Blow up

— Надеюсь, ты быстро разберешься, — сказал папа.

Я в сладком ужасе смотрел на несколько коробок, подаренных мне на день рождения. Минифотолаборатория с реактивами, справочник юного фотографа и новехонький аппарат «Смена 8М»!

Ничего лучше и представить было нельзя. Я трепетно взял в руки увесистую камеру и почувствовал себя героем любимого фильма Микеланджело Антониони «blow up». Или рассказа Кортасара «слюни дьявола».

— Разберусь, — звонко ответил я папе.

Следующие несколько месяцев я читал справочник и открывал для себя новые слова: проявитель, фиксаж, выдержка, фокус, глянцеватель. В кладовке я установил красный фонарь для печати фотографий. Папа из гдр привез мне цветную пленку и реактивы «orwo». Черно-белыми снимками занималось подавляющие большинство криворуких советских фотолюбителей. Я хотел большего.

К весне я был готов. Я ходил по дворам, магазинам, заводским окраинам и снимал чудовищную советскую повседневность.

В кладовке, глядя на багровые, ещё незаглянцованные фотографии пьяных работяг и пустых магазинных полок, я предвкушал пулитцеровскую премию.

Тот снимок я сделал на каком-то пустыре почти за городом. Я не придал ему большого значения. Мне понравились сплетения ржавой арматуры, выходящей из-под земли, и черный дым из труб на заднем плане. На плёнке было много фотографий сильней этой — драка на демонстрации, тошнящий комсомолец, сломанный уаз. Но все они отошли на второй план, после того, как я увидел негатив снимка с пустырем.

Дрожащими руками я укладывал фотобумагу на столешницу увеличителя. Не такой уж и долгий процесс печати казался вечностью. Взяв готовое фото, я вышел на кухню посмотреть на него при дневном свете. И снова вспомнил кортасаровские слюни дьявола.

Пустырь вышел прекрасно. Сплетенные лианы арматуры, убийственный дым… Но помимо этого на снимке было кое-что ещё. В самом центре кадра сидело непонятное существо ярко-желтого цвета. Я всматривался в него, в его маленькие круглые глазки; два геометрически-правильных, ярких круга румянца на щёчках; изогнутый хвост, острые ушки, и чувствовал неудержимую симпатию. Оно было совсем чужим в этом чугунном совке. От существа веяло рыночной экономикой, общечеловеческими ценностями и немного гомосексуализмом. Я хотел с ним дружить.

— Пика-пика, — неожиданно для себя сказал я, схватил фотоаппарат и бросился к тому пустырю.

Ехать до него было долго. Я трясся в трамвае и думал, что мне делать. Как с ним дружить, если увидеть его можно было только на пленке. Как объяснить, что я тоже совсем чужой среди этих неприятных людей и очень хочу в Нью-Йорк.

От остановки до пустыря я бежал со всех ног. Когда до него оставалось меньше километра, я увидел множество военных машин и цепь солдат. Замедлив шаг, я подошёл к ним.

— Дяденьки, мне туда надо, — сказал я и показал в сторону дыма из труб.

— Брысь отсюда, шкет, — сказал офицер с потным лицом. И положил руку на кобуру с пистолетом.

Чувствуя полный крах своих надежд, я сел на траву и заплакал. Солдаты с удивлением смотрели на меня. Сквозь слезы я заметил черную волгу, подъезжающую к нам со стороны пустыря. Из нее вышел человек в костюме, приблизился ко мне и сел на корточки.

— Чего ревешь? — спросил он.

— Мне туда надо, — ответил я, — Потерял я там…

— Тоже мне причина, — сказал мужчина. Я разрыдался ещё сильней.

— Ладно. Ты про чекистов слышал?

Я кивнул.

— Я чекист. Капитан Лебедкин, — мужчина протянул мне ладонь.

— Денис, — сказал я и пожал кегебешную руку, тщательно скрывая отвращение. В этой стране следовало быть очень осторожным.

— Послушай, Денис, — сказал Лебедкин, — К сожалению, у нашей страны очень много врагов. Много разной сволочи хотят нас сгубить. Разрушить. Сейчас, на этом пустыре, проводится крайне опасная операция — нейтрализация агента цру. Беги домой и никому не слова.

На пустырь я вернулся через пару дней. Он снова был безлюден. Всё как прежде. Только множество окурков на месте оцепления говорили о том, что здесь что-то происходило.

Я нашёл знакомую арматуру, примерно вспомнил откуда фотографировал в прошлый раз, и сделал несколько снимков.

Проявив пленку и напечатав фото, я вышел с ними на кухню.

Желтое существо всё так же находились в центре кадра. Оно лежало на спине, выпучив свои милые круглые глазки. Из головы существа торчал ледоруб, а тело было изрешечено пулями. Я попытался сделать фотографии искусственное дыхание, но снимок пришлось спрятать — на кухню зашла сестра Аленка.

— Дениска, а кем ты хочешь быть, когда вырастешь? — спросила она.

Я задумался.

— Знаешь такую песенку — «Если ты ловил кого-то вечером во ржи…»? — спросил я.

— Не так! Надо «Если кто-то звал кого-то вечером во ржи». Это стихи Бернса! — поправила Аленка.

— Знаю, что это стихи Бернса. Мне казалось, что там «ловил кого-то вечером во ржи», — сказал я, — Понимаешь, я себе представил, как маленькие желтые существа сидят вечером в огромном поле, во ржи. Тысячи пика-пика, и кругом — ни души, ни одного взрослого, кроме меня. А я их ловлю. И ещё колумнистом хочу быть, колонки писать.

— А я хочу быть женщиной-космонавтом, — сказала Аленка.

Я с презрением посмотрел на неё и пошёл в кладовку заправлять пленку. Вечером я планировал сфотографировать одноклассницу. Блоу ап.