Айболит

Сдавал: кровь, мочу и сраки. К назначенному пришёл. Сел. Доктор листал бумаги, бубня:

- Ох, нехорошо…

Я в этих его отчётах распят, как булавкой жук. Я тихо спросил:

- Чего там?

Он громко:

- Я покажу. Сейчас я вас обезболю.

Хотел возразить. Он:

- Цыц!

Извлёк из стола на волю слоновьих объёмов шприц, движением твёрдым, метким его засадил в плечо и вскрыл мне грудную клетку. Я глянул:

-Чего, блядь?! Чё?!

Достал эскулап наружу дрожащий густой комок, мерзотнейший склизкий ужас, блевотно противный шок.

- Позвольте, - сказал. – Представить вам как пациенту дня Хуйню. Это, не лукавя, – Чудовищная Хуйня. Pizdotina - на латыни.

Я, нервно икнув, заржал.

- Не надо смеяться. Ими захвачен наш бедный шар. У каждого есть подобье. Мутируют в эту дрянь обида и горечь, злоба и прочая мозгосрань. Решил всеврачебный саммит, что этот вот симбионт - всё то, что внутри годами вас гложет, ебёт и жрёт.

И тут вдруг Хуйня раскрыла с десяток голодных ртов. Я вскрикнул:

- Пилюлькин, милый, отрежь её! Я готов!

- Нет! Допустив усеченье Хуйни хотя бы на треть, от резкого облегченья недолго и умереть. Достаточно, впрочем, только кормить перестать. Сама издохнет. Но это долго. Гарантии же – нема.

Я в страхе самоотвержен – скальпель схватил, двинул стол:

- Мне похуй! Я сам отрежу! Зашейте меня потом.

- Дослушайте. Точка зренья такая есть (не шутя) - это ведь ваше творенье, ваше, простите, дитя. Сожравшая планы, цели, но ваша родная жуть…

Это случилось в апреле. Со скальпелем всё сижу.