Гоблин Худ

Осень запаздывала. Нет, осклизлая морось с безысходной депрессией заоконного термометра - с этим все было нормально. Удивляло другое. Хотя страницы отрывного календаря пожухли и облетели, оставив пришпиленный к стене тощий огрызок, на улице вовсю бушевала зелень.

Я бродил вечерами по парку, кутаясь в облачко сигаретного дыма и кукожась от ночного морозца, а надо мной по-весеннему радостно перешептывались клены с каштанами, со сдавленным смешком качая курчавыми головами. И хоть бы один листик спикировал на газон.

Неожиданно я услышал над головой негромкий треск. Неужели я, наконец, дождался; и первый оранжевый кораблик уже летит, пританцовывая, к моим ногам; знаменуя начало долгожданного листопада?

Треск повторился, а мне на голову посыпалась деревянная труха и мелкие веточки. Может быть, это мучимая бессонницей белка выбралась из уютного теплого дупла к своему беличьему холодильнику?

Я задрал голову и еле успел увернуться от несущейся вниз консервной банки. Нет, это точно не белка. Но кто же тогда?

- Слезай, - позвал я его, пытливо сверля взглядом тонущие во мраке кроны. В вышине испуганно мигнула пара изумрудных звезд. - Я все равно тебя вижу!..

Пыхтя и посапывая существо спустилось пониже и оказалось маленьким зеленолицым человечком в малярном фартуке. Он уселся на нижней ветке развесистого каштана и недовольно нахмурился.

- Отдай банку, а?..

Слово за слово мы разговорились. Мой неожиданный собеседник назвался гоблином Худом, я тоже представился. Потом он рассказал мне о своей работе - красить и подклеивать отмирающие осенние листья. Я угостил его сигаретой (которую он курил, словно мушкет, водрузив в веточку-рогульку и придерживая обеими лапками). Потом предложил налить молока. В общем, мы подружились.

А наутро начался долгожданный листопад. Закровоточили кучерявые клены, припорошили округу рыжей чешуей каштаны, вспыхнули факелы тополей. Я долго бродил по аллеям, превратившимся в бурные реки из чистого золота, и разбрызгивал его, словно лужи. В душе царили покой и умиротворение. Было тепло и покойно даже, несмотря на забирающуюся под плащ сырость.

Проходя мимо урны, я остановился, достал из кармана перетянутый веревкой бумажный сверток и осторожно опустил в темноту.