Мальчиш-Плохиш

Настало время узнать правду и воздать по заслугам. В ту далёкую пору, когда власть в стране захватили лихие мальчиши-кибальчиши, жил да был Мальчиш-Плохиш. Жил он со своим дедом-кулаком да отцом-простаком. Жили – не тужили. Себя кормили, соседей кормили, комиссаров городских кормили. Маленький кацо знаешь? – и его кормили. Гоп! Гоп! Хорошо! Дед работает – сено косит, отец работает – стога набрасывает, а Плохиш, знай себе, изюм из белых булок выковыривает.

Но вот – дело к вечеру – вышел Плохиш из дома корову в хлев загнать да ворота затворить, и почудилось ему, что пахнет ветер не цветами садов, не мёдом с лугов, а пахнет ветер жареным. Только спать легли – вдруг стук в окно. Стоит всадник – конь вороной, сабля острая, сердце горячее, руки чистые, а голова холодная – и по всему видать, ни за что ему не мучительно, не больно. «Эй, - кричит, - козлятушки-ребятушки, отворитеся-отопритеся. Губчека пришла, приговор принесла». Сказал эти тревожные слова и давай палить во все стороны. Хотел дед-кулак винтовку взять, да такой он старый, что не поднимет, хотел саблю нацепить – нацепил, да не туда, только все уши в кровь изрезал. Хотел, на образа перекрестясь, просто так выйти, по башке настучать, да на иконе слезу горючую увидал - и махнул на всё рукой. Сел дед на двадцать лет, а ему, старому, больше и не надо.

Остался Мальчиш-Плохиш со своим отцом-простаком жить-поживать. Гоп, гоп! Отец работает – сено косит. Плохиш работает – в сено с разбега прыгает. Но вот однажды ночью стук в окно. Выглянул Плохиш и видит: стоит перед домом черный воронок, а рядом черный человек прохаживается да на окна заглядывается. Тот, да не тот - нос орлиный, фуражка с синим околышком, на груди звёзд не считано - говорит тихо, аж мороз по коже: «Вот вы тут хлебушек кушаете? Это харашо. А с собой насушили?» Делать нечего, собрался отец-простак, подозвал Плохиша и говорит: «Прощай, сынок. Щи в котле, каравай на столе. На дворе трава – на траве дрова. Эне бене раба – квинтер финтер жаба». За те последние отцовские слова ему приговор как японскому шпиону дали. До Магадана он его донёс, там с этим приговором и сгинул.

Хотел Плохиш караваем слёзы заесть, а того уж и след простыл: конфисковали, значит. Тогда он бабкино золотое колечко из заветного узелка достал да в Торгсин свёз, на вырученный пятиалтынный себе нового богатства купил: три корочки хлеба, сыру с плесенью да кулёк леденцов. Как поел он тех леденцов, так и забыл дорогу домой. В кочегарке жить стал.

Шли годы. Вылез как-то после отопительного сезона Плохиш из теплотрассы, вдруг, откуда ни возьмись, вырос перед ним человек в знакомой шинели: тот, да не тот. Коня нет - пропал конь; сабли нет – пропала сабля. Папахи нет, мыла нет, сахара нет, картошка гнилая – и та по талонам. Жрать нечего. У Плохиша от изумления даже сыр изо рта выпал. А всадник и говорит: «Товарищ! Я не ел семьдесят лет. Помогите, чем можете?» Делать нечего. Достал Плохиш масло, намазал фигу и протянул всаднику: «Вот всё, что у меня осталось!» Облизал всадник дулю и, вдруг, прям на глазах троиться стал. Подхватили три дюжих молодца Плохиша под белы ягодицы и кинули в подвалы губернского ЧК. Стали его бить-пытать. Первый бил-бил, не разбил. Второй бил-бил, не разбил. А третий схватил за шиворот и приволок к Главному Кибальчишу. «Ничего не сказал нам проклятый Плохиш!» «А вы бы ему тряпку изо рта вынули, может, и скажет чего!» - сообразил Главный. Вынули.

И плюнул Плохиш в толстую трусливую морду Кибальчиша. И Кибальчиш плюнул в худое мужественное лицо Плохиша. И так плевались они три дня и три ночи. И стали оба такими склизкими и противными, что все люди отвернулись от них. Отвернулись, а там за их спиной Тот-который-падал-в-реку-с-моста на танк железный влез и оттуда страшные да непонятные слова кричит: «Теперь я у вас гарант буду!» Растерялся народ. И тут в стране такое началось, про что надобно в другой сказке рассказывать...